СТИХИ БАТЮШКИ ВАЛЕНТИНА МОРДАСОВА |
Я помню каждый миг тех дней далеких,
Хотя, признаюсь, больно вспоминать
Скамеечку под сенью лип высоких,
Деревню нашу, дом, отца и мать.
Я помню, что они мне говорили:
- Сыночек милый, к Богу обратись.
И постоянно за меня молились,
Но я уже вкусил другую жизнь.
Молиться мне страшнее ада было,
Пойти на танцы лучше иль в кино;
Святое - непонятно и постыло,
Зато в охотку карты и вино...
Мне не забыть тот день из жизни прежней,
Последний день отца, он умирал.
Рыдая, мать казалась безутешной,
А я, хмельной, стоял и хохотал:
- Но где же Бог твой, что ж Он не спасает?
Он Исцелитель? Что ж ты не встаешь?
Иль с Богом люди тоже умирают?
И ты, отец, как все в земле сгниешь...
Он улыбнулся и сказал без боли:
- Я жив еще, а ты, сынок, мертвец!
Но если есть на то Святая Воля,
То знай, что воскресит тебя Творец!
Отца похоронили, мать молилась
Прося, чтоб я исправился, прозрел,
Но мне тогда совсем другое снилось,
Другим я жил, иного не хотел.
Молитвы, слезы - все мне надоело.
Мне стали в тягость мать и тесный двор,
И вот однажды я ушел из дома -
Тайком, глубокой ночью, точно вор.
И ликовал я:"Вот она, свобода!"
Огромный мир, вся ширь его - мои!"
Не знал, глупец, - иду на дно
болота,
Где тина, гниль, обман и яд
змеи.
Разгул, друзья - все это
закружило
В водовороте суеты и зла.
В безстыдстве, пьянстве время
проходило,
Но это не тревожило меня.
Не ведал я, что есть источник
вечный
Живительной, спасительной воды,
Но не к нему я шел, увы,
безпечный,
А в пропасть, в преисподню
сатаны.
Круг развлечений в золото
одетый,
Так ярок он для тех, кто
ослеплен;
Я был слепцом, не видя рядом
света,
В безбожный ад кромешный
погружен.
Но кто же мог спасти меня от
смерти?
Кто б плен греха дал силы
победить
И вырваться из мрачной
круговерти,
Воспрянуть к свету,
распрямиться, жить?
Но, впрочем, не о том я думал...
Случилось как-то летом в сильный
дождь
На улице внезапно встретил
друга.
Земляк - но вдруг меня пробрала
дрожь.
Явился мне внезапно мамин образ:
Глаза в слезах, печальны, как
всегда.
Забилось сердце, задрожал мой
голос,
но вырвались бездушные слова:
- Ну как там мать, меня хоть
вспоминает?
Наверно, давно уж прокляла,
Хочу заехать, только время не
хватает,
Сам понимаешь: все работа да
дела.
- Дела, работа, помолчал бы
лучше!
Твои дела нетрудно угадать.
Скажу тебе, но только сердцем
слушай
Про то, как "позабыла" тебя
мать:
Когда ты скрылся, то она от горя
Вся поседела, ведь тобой жила!
И каждый день с недугом лютым
споря,
Шла на распутье и тебя ждала.
И простирая свои руки к небу,
Молясь во имя пролитой Крови,
Она была для всех живым укором -
Столпом надежды, веры и любви.
Ну а когда стоять была не в
силах,
Когда, недужная, совсем в
постель слегла,
Кровать к окну подвинуть
попросила,
Смотрела, плача, и тебя ждала...
Его слова, как ковш воды с
отлета,
С души сорвали, смыли коросту;
Я задрожал, промямлив, вроде,
что-то,
Спросив:"Она жива? Скажи прошу!"
- Как знать сейчас, а уезжал -
дышала,
В бреду шептала те же все слова:
"Сыночек милый, ты приедешь,
знаю ".
А у тебя работа, да дела...
Потом бежал я, словно гнали
плетью,
С желаньем, прожигающим огнем:
Увидеть мать, не опаздать,
успеть бы,
Прощенье вымолить, покаяться во
всем.
Вокзал и поезд - все в одно
мгновенье;
Недолог путь, но будто много
дней;
И сердце, словно вторило
движенью,
Стучало в такт: скорей! скорей!
скорей!
Не помню, как я вышел из вагона
И тенью трепетной шагнул с
испугом в ночь.
Сжималось сердце, что и как там
дома?
То замирало, то как конь
рвалось.
Но вот деревня, за погостом
рядом,
Могилок холмики, и силуэт
креста,
И будто за разрушенной оградой
Увидел я стоящего отца.
И в этот миг вдруг слов его
значенье,
Прозреньем озаренный, осознал:
Бессильна смерть, всесильно
Воскресенье!
Ты жив, отец, и ты не умирал!
Могильный холм обняв его
холодный,
Я плоть креста слезами орошал.
- Ты жив, отец, а я мертвец
зловонный.
Прости меня! - со стоном я
взывал.
Я искуплю грехи любовью к маме,
Сыновий долг исполню я сполна,
И ты, отец, ты в сердце будешь с
нами...
Но вдруг взошла холодная луна.
И все вокруг безстрастно
осветила...
О ужас! Только тут заметил я,
Что рядом чья-то свежая могила.
Но я-то знал, я сразу понял,
чья!
Мой стон, наверное, тогда весь
мир услышал -
Деревья вздрогнули, чтоб больше
не уснуть -
Ударил эхом он, как молотом по
крышам,
Но только маму этим не вернуть!
- Встань, мамочка, прости меня,
родная, -
Взывал я в голос, - встань,
открой глаза,
Давай молиться вместе, дорогая,
Ты только встань и уж прости
меня!
Не было ответа, шли мгновенья,
Слагаяся минутами к часам,
И вдруг я понял, Кто дает
прощенье,
И с воплем руки поднял к
небесам...
И эта ночь была последней ночью
В моей безбожной жизненной ночи,
Она открыла мне слепые очи;
Нашел я путь, и дверь, и к ней
ключи.
С тех пор себя е мыслю я без
Бога,
В Нем жизнь моя и счастья
полнота.
Огромен мир, но мне одна дорога:
Сквозь тернии - в объятия
Христа...
Когда я вижу пред собой отныне
Заплаканную сгорбленную мать,
А рядом с ней напыщенного сына,
От всей души мне хочется
сказать:
- Вы, матери, скорбящие за сына,
Прострите с верой руки к небесам
И знайте, что молитвы ваши в
силах
Творить и после смерти чудеса...
Вы, сыновья, забывшие о Боге,
Взгляните на рыдающую мать,
Оставьте грех, чтоб не пришлось
в итоге
Вам эти слезы горькие пожать.